В театре им. Моссовета художественный руководитель Евгений Марчелли не спешит с радикальными переменами. С прошлого сезона, когда пришел в театр, он выпускает всего второй свой спектакль. Первый — камерная работа «Фрекен Жюли» — был о тайной ярости женщины, не видящей вокруг себя никого, кого стоило бы любить, ничего, ради чего стоило бы жить. Ее беспощадность направлена на саму себя, а кратким брезгливым использованием в постели хамоватого слуги ей было нужно так оскорбить себя, чтобы легче решиться на самый логичный окончательный выход. Жестокая игра Жюли выявляла ее аристократическую несовместимость с плебейским миром.

Двадцатилетние времена застоя жестокими могли показаться лишь на самый травоядный взгляд. В сентиментальной мелодраме Алексея Арбузова трое студентов тусовались, как намагниченные, в квартире одного из них. Кай — прозрачный намек на ледяное сердце, Никита — отличник-спортсмен, Терентий — увалень, увлекшийся самодеятельностью. К этой троице случайно прибилась Неля — легкая во всех смыслах девушка. Контрастом к пустой жизни столичной молодежи является Мишка — более взрослый и занятый делом, он врач в сибирском поселке, влюбленный в свою жену — увлеченного геолога. Мишка и погибнет, внешне — случайно, на деле — от измены жены.

Режиссер выбрал ход отстранения, рассмотрения с дистанции, холодной фотофиксации. В фойе устроена выставка черно-белых кадров — фантазий на тему пьесы и персонажей, как бы долженствующая придать флер документальности старому вымыслу. Сцены отбиваются щелчками камеры, пространство — белая фотостудия, где редкие предметы выглядят реквизитом и не притворяются деталями интерьера, как, например, гигантская ель, лежащая на боку комлем в зал: и тайга, и новогоднее дерево в Москве. Сценограф Анастасия Бугаева одела и героев: мультяшно-розовый плюш на Неле, спортивные трусы на Никите, Кай — в черном, Терентий — в мешковатом. Они не перевоплощаются, они рисуют своих персонажей ярко и плоско, как героев комикса. В финале звучит «Спасибо, спектакль окончен».

Главная мысль спектакля, жирно подчеркнутая: все проблемы детей коренятся в равнодушии к ним родителей. Недолюбленные волчата, они делают несчастными себя и друг друга. Инфантилизм, скучающая разобщенность, одиночество и отчаяние — так видит режиссер двадцатилетних, сегодня прозванных «новыми вялыми». Но жестокости в них нет, прижимаясь друг к другу, они делят то единственное, чем богаты: кров и время.

Интереснее всего здесь смотреть на молодых актеров, открывая младшее поколение труппы. Неля Екатерины Девкиной — изящная, непосредственная, по-щенячьи преданная каждому, кто погладит. Мите Федорову (Кай) удалось в «замороженном» рисунке роли, почти без движений и эмоций, очень выразительным голосом высветить не только боль ненужности, но и ум, чуткость к другим, сложность рефлексии о себе — он пытается понять, талантлив ли. Но на других пока смотрит как на материал для творчества — рисует по телу девушки, влюбленной в него, выплескивает на нее и на стену разноцветные краски, словно стирая живого человека. Терентий у Ивана Расторгуева пародиен — то соперничает с Нелей в услужении хозяину, то натягивает образ врубелевского Демона, комичный при его корпулентности, и читает Лермонтова с жуткими завываниями — так ему, простоватому парню из неблагополучной семьи, отчаянно хочется внимания. Нил Кропалов (Никита), похожий на молодого Абдулова, с непринужденностью лепит самоуверенного красавца, жадного до сладкого во всех отношениях — по уши измазывается шоколадом, лежащим у Нели на бедрах. И позднее, после ее исчезновения, с детским недоумением замечает, что до него, такого успешного, никому нет дела.

Неля бежит в тайгу к Мишке, старшему брату Кая. Антон Аносов сыграл самого обаятельного героя спектакля — скучно-положительный Мишка вышел у него живым, забавным, добрым и мучающимся от холодности жены. Маша у Ирины Климовой — никакая не геологоразведчица и не детдомовка, выписанная в пьесе, на сцене холеная столичная штучка с маникюром, привыкшая играть мужчинами и равнодушная ко всем, включая новорожденную дочь.

Карнавал и фарс, ирония и подчеркнутое игровое начало — приметы стиля режиссера, которые он приложил и к советской пьесе о потерянной молодежи. В какой-то момент на сцену выходит едва ли не вся труппа, распевая хит «All I need is your love tonight» — несколько лобовое заявление режиссера о том, что каждый мог бы быть на месте персонажей, отчаянно нуждающихся в любви.

Так же концертными номерами выглядят и покаянные признания родителей — наряженные в смокинг и вечернее платье, отец Терентия и мать Нели признают вину в том, что дети их сбежали из дома. Александр Бобровский оставляет заискивающий тон, каким разговаривает с отвергающим его сыном, и с силой обличает себя за былое пьянство и побои родных. Лариса Кузнецова с пупсом в руках кажется близкой к тихому сумасшествию, это словно постаревшая Неля, одиноко скитающаяся в поисках потерянного ребенка. С таким же пупсом Неля появилась в начале действия, с живым ребенком, похищенным у овдовевшей Маши, она явится в конце, вернется в квартиру, где те же трое не столько молчат вместе, сколько ведут каждый свой монолог в пустоте.

Постановка, в которой есть драйв и стиль, но очевидно талантливые молодые актеры, все же не отвечает на главный вопрос: как художественный руководитель будет выстраивать репертуар? Пока что он пополнил его лишь двумя новыми версиями работ, сделанных ранее в других театрах.