Из Севастопольского русского драматического театра им. А.В.Луначарского пару недель назад «ушли» поэта и музыканта Джона (Евгения) Барулина. «Меня уволили. За три дня до Нового года. Впрочем, это не увольнение даже, а фактическая расправа. Причина? Открытая поддержка мной Специальной военной операции. Подобного в театре снести не смогли. Там совсем иная позиция. Пять лет я проработал в театре, но СВО стало разделительной чертой. Ведь где я, а где они, эти театральные демиурги? Родители мои лежат в севастопольской земле, один сын служит на атомной подлодке на Северном краснознаменном флоте, второй проходил срочную службу в 810-й бригаде морской пехоты», — эмоционально обратился к подписчикам в социальных сетях Барулин.

Своих бывших начальников литератор обвинил в тайных симпатиях к Украине и ЕС и страхе перед европейскими санкциями. В качестве доказательства своих слов он привел факт постановки на севастопольской сцене пьесы Михаила Угарова «Облом off» под названием «Снег. Снег.». И хотя режиссер умер еще в 2018 году, что отчасти снимает вопрос о том, был ли он оппозиционером или не был, — Барулин выразил возмущение репертуарной политикой государственного учреждения, работающего в сердце «патриотической столицы России». И поплатился (по его собственным словам) за это должностью, так как после публичных возмущений главный режиссер театра Лифанов предложил Барулину «либо уволиться, либо молчать». За этим последовало заявление об увольнении ввиду «политических разногласий с руководством» (это дословная цитата). Барулин остался без работы, в патриотических пабликах поднялась волна возмущений по этому поводу (прозвучали высказывания и в поддержку театра, но их было явно меньше) — скандал разгорелся нешуточный.

Чтобы докопаться до истины, корреспондент «МК» созвонился с Джоном и с директором драмтеатра Ириной Константиновой.

— Я не профессионал в театральном деле. Я обычный мужик. Но понимаю важность случившегося. Раздался звонок. Мне сказал начальник отдела кадров: в вас больше не нуждаются, нет работы. Я возразил: как нет работы? Я предлагаю провести вечер поэзии, такой, какие я проводил много лет, но фронтовой тематики. Мне сказали: нет. Садитесь, пишите по собственному желанию. А у меня не было такого желания. Но сказал: ладно, но я укажу, что по политическим…

— Кто поставил визу на вашем заявлении?

— Директор. Буква К — это ее роспись, Константинова.

— Какую должность вы официально занимали и сколько времени?

— Видеооператора. В течение пяти лет.

— Что входило в ваши обязанности?

— Изначально я руководил проектом «Читаю стихи», на эти поэтические вечера продавались билеты. Потом грянул COVID. А затем поэтам запретили выступать, хотя они это делали бесплатно. Сказали: только актеры. Поэтому мне пришлось заниматься фотографированием и написанием статей для сайта театра.

Когда объявили СВО, мои коллеги старались не говорить на эту тему. Но я человек творческий, обсуждал, подшучивал. Открыто выступал, мол, «вперед, Россия». И мне дали насмешливое прозвище «патриот».

Вообще в любом европейском государстве, а тем более в США, уволенный «не по форме» работник подал бы на «обидчиков» в суд и потребовал себе компенсацию в несколько миллионов баксов. Но наша страна — не Америка.

У Ирины Константиновой, конечно же, своя правда. Вообще, в театре, как нам показалось, «польщены» вниманием прессы (в минуты, когда автор этой заметки беседовал с Константиновой, в ее кабинете кто-то из журналистов делал интервью с Лифановым).

1800 км — слишком большая дистанция, чтобы разбираться на расстоянии, но Ирина Николаевна показалась нам разумным и способным к компромиссу человеком. Беседуя «с Москвой», она явно нервничала, но показала готовность к диалогу с экс-сотрудником:

— Барулин Евгений Анатольевич был уволен по соглашению сторон 27 декабря 2022 года. Основанием для этого послужило заявление, датированное 26 декабря. Неоднократно в своих обращениях он говорит, что это его личное решение. Я не могла не подписать его заявление, потому что не могу его вынудить работать.

— То есть вы утверждаете, что он хотел сам уйти?

— Да, он написал по соглашению сторон. Я же его не заставляла, тем более, когда он писал это заявление, он ко мне в кабинет не приходил. Я просила его зайти, а он оставил заявление в отделе кадров. Когда в отделе мне сказали о решении Барулина, я позвонила ему и пригласила объясниться — и он может это вам подтвердить.

— В этом документе есть такая странная формулировка: «в связи с политическими разногласиями», разве оно считается написанным по форме? Почему вы не потребовали переписать?

— Да, оно не по форме. Но я не выясняла его политические взгляды, так как я знаю свои, и выяснять его взгляды было бы некорректно. Политические взгляды мои и нашего театра таковы: мы со всей страной поддерживаем нашу армию и флот, нашего президента и СВО (эту аббревиатуру собеседница произнесла не без затруднений. — И.В.).

— Вы не пытались разрешить все мирным путем?

— Я же пригласила его объяснить, что случилось! Вот он пишет, что мы не разрешали ему читать стихи, но это неправда. Малая сцена у нас свободна — пожалуйста, читайте.

— Почему тогда проект «Читаю стихи» в последний раз был в позапрошлом году?

— Была пандемия, вы же помните.

— Пандемия закончилась раньше.

— От него не было служебной записки: прошу назначить такой-то проект. Когда ставится спектакль, такую записку пишет главный режиссер. Выходит приказ. От Барулина ничего не было.

Далее директор рассказала, что Севастопольский театр принимал на своей сцене Горловский театр кукол, Мариупольский драмтеатр, труппа выступала перед военнослужащими аэродрома «Бельбек».

«Мы готовили специальные выездные спектакли. Евгений Журавкин, заслуженный артист России, показывал военнослужащим спектакль за 4 дня перед Новым годом», — говорит она.

— Но почему встреч с военнослужащими не было в течение всего спецоперационного года?

— У нас идут спектакли на Большой сцене, и мы выделяем билеты в штаб флота для семей военнослужащих.

— Сколько времени это происходит?

— С самого начала операции. Я неоднократно повторяю: мы севастопольцы, и другого стремления у нас нет — мы все делаем для победы. То, что нам спускают сверху — это понятно, но мы сами придумываем какие-то акции. У нас каждый актер поддерживает, просто мы не трубим об этом. Например, наши люди сдавали кровь для раненых бойцов, но никто не возвращался и не объявлял мне: мы сдали кровь. Или проводился сбор средств на помощь армии — и я, и мои коллеги перечисляли деньги из своих зарплат.

— Барулину осталось, по нашим данным, около года до выхода на пенсию, и увольнение создает для него ряд трудностей. Возможен ли компромисс, чтобы он вернулся на свою должность и спокойно остался на ней до выхода на заслуженный отдых? Вы готовы взять его обратно?

— Конечно. Я же его приглашала в театр шесть лет назад. Мы вместе с ним придумали проект «Читаю стихи». Я его звала (после увольнения. — И.В.), чтобы все это проговорить. Он перенес инсульт, может быть, ему трудно каждый день ходить на работу. Но можно договориться об иных трудовых отношениях, скажем, чтобы он не числился в театре, а по ГПХ (договору о гражданско-правовых отношениях) с нами сотрудничал. Хочется, чтобы все спокойно отнеслись к этой ситуации и театр работал. Мы назывались русским театром и при Украине, играли на русском языке русские пьесы. Как мы можем сейчас переобуться? Пытаться найти у нас какие-то «украинские темы» — это просто смешно.