О романах, которые были да, счастливыми, но плохо закончились. О восторгах, которые наполняли душу и обернулись депрессией.

Об эмиграции и врастании корнями в родную землю.

О коллегах, уехавших из-за СВО, и человеческой злобе.

О своем единственном шансе на жизнь.

И многом другом. В эксклюзивном интервью «МК» Максима Аверина.«Сегодня ночь в Питере белая, /Белее белесого берега, /Светлее березовой кожицы, /А ты строишь милые рожицы…»

Июль в Санкт-Петербурге всегда располагает к сумасшедшей романтике, написанию стихов и прогулкам со шлейфом горьковатой нежности. Когда с болью щемящего восторга осознаешь: вот сейчас есть это мгновение ничем не омраченного счастья, а завтра будет уже другая жизнь и иные места, интересы, люди… Но, конечно, нужен кто-то, кто так же, как ты, остро чувствует этот мимолетный бриз времени с морским запахом Невы под простертой золотой дланью петропавловского ангела… Я нашла такого визави. Белые ночи Санкт-Петербурга мы разделили с Максимом Авериным.

— Максим, что для вас Петербург? — спрашиваю я. Мы гуляем по улицам Невограда, изнывая от жары, которая буквально на сутки внезапно сменила неделю спонтанных, коротких, холодных ливней, способных за какие-нибудь четверть часа заставить поверить в сюжет «Медного всадника».

— Тут очень много чего для меня сакрального! Это и та самая первая поездка, тогда еще в Ленинград, когда с каким-то изумлением я все это увидел. Помню Эрмитаж, который меня просто сразил! Первое впечатление от Ленинграда было невероятным. Мы жили нашим пионерским отрядом в каком-то подвале спортивного клуба, тогда секции какие-то еще были, ночевали в спальных мешках на матах. Мне было лет 13, что ли. Обмен школами, наверное, какой-то был. В рамках деятельности пионерской организации.

Потом это уже были первые съемки. Я к отцу приезжал. Окончил институт и поехал к нему. Как раз здесь Глеб Анатольевич Панфилов снимал «Романовы — венценосная семья». Вот я немножко побывал на съемках, потом гулял. Потом уже гастроли с театром. И каждый приезд с гастролями был для меня каким-то испытанием. Довольным собой я вообще мало когда бываю, а тут мне кажется, как будто вот это были экзамены какие-то бесконечные.

И я, недовольный тем, как сыграл спектакль, уходил в ночь ото всех, бродил по Петербургу, изводил себя… Потом уже съемки здесь начались, и довольно частые. Или вот сейчас мы идем мимо Михайловского театра. Даже снял кто-то случайный, как я стою у этих ворот железных и маме говорю по телефону: «Мама, я получил «ТЭФИ»!» Потом, после этой премии, мы шли по улицам, уже ночь, уже пустой Петербург, и я иду в смокинге с этой огромной статуэткой — а она такая тяжелая…

Нет, здесь много всего! Здесь мои любимые места, Зимняя канавка — это вообще моя какая-то отдушина, обожаю ее. Я люблю здешние театры, играть люблю. У меня были периоды, когда я здесь прямо жил, по полгода съемки длились. И отель, в котором я уже просто как дома, уже там халат именной имеется. И все это такое родное, любимое. И романы, которые у меня здесь проходили…

«…То дерзкая, то вдруг несмелая,/Движения резкие делая,/Такая же незагорелая,/Как ночь эта белая, белая…»

— И как, счастливыми оказывались здешние романы?

— Если они были, значит, они были счастливыми… Просто плохо кончились.

— Какое прелестное определение любовных отношений!

— Я всегда благодарю за то, что было счастье. Это же не значит, что навсегда. Навсегда ничего не бывает, а если навсегда — то это уже Божий промысел.

— А если не навсегда и промысел, значит, не Божий, тогда чей?

— Просто моменты счастья… И вот за это надо быть благодарным. Чему, я думаю, научился… Да мне и некого, в общем, вспомнить так, чтобы проклинать… ну почти.

— Кто же этот «ну почти»?

— Да это, в общем, тоже было 100 лет назад. Я все равно думаю: да, жизнь, она может разлучать… Так получается. Это же не значит, что кто-то плохой, а кто-то хороший. Просто… дальше не по пути. Проклинать за то, что вы перестали слышать друг друга, — я считаю, что это неправильно. Тебе же было хорошо с человеком, ты же любишь дружить, любить… А потом это просто раз — и закончилось. Но как же можно не помнить то, где было хорошо? Вот это самая, по-моему, большая ошибка людей. Тогда что ж ты, не помнишь счастья, мгновения эти, эту радость?.. У нас, у русских, к сожалению, есть такая… Хотя не только у русских! Разлучаются люди, и всё — переходят на другую сторону. Мне так не хотелось никогда. Да и таких людей почти нет, с которыми бы я не хотел видеться.

— А с вами?

— А это их проблемы.