Мультимедиа Арт Музей, Москва (МАММ) открылся после капитального ремонта, который шел с осени 2022 года. Обновленная инженерная начинка здания, укрепленный фундамент, летняя площадка на крыше, большой книжный на минус первом этаже… И семь этажей музея, на которых нас ждут восемь выставок. Каждая интересна. Вне конкуренции — выставка Эрика Булатова «Живу дальше. Лаборатория художника».

Выставка — приношение к 90-летию мастера с мировым именем, чьи выставки были в Третьяковской галерее, Лувре, Центре Помпиду, Метрополитен-музее… Для юбилейного проект в МАММ может показаться камерным. Но живописные работы мастера, которые находятся в России, были показаны осенью 2023 года на выставке Булатова в Нижнем Новгороде. И МАММ принял вызов — показать живописца в основном через его графику. В экспозиции — семь картин и более ста рисунков, которые складываются в отдельные серии. Серии — дорога к картине, путь, который может длиться годы.

Путь — ключевое слово для выставки «Живу дальше. Лаборатория художника». Прежде всего потому, что для мастера, который в 1975 году создает огромное полотно, распахнутое в почти барочные облака, и отправляет туда, в высь, единственное слово — «Иду», задающее перспективу ренессансной картины, путь — ключевое понятие. Лаконичное «Иду» покидает плоскость, устремляется в бесконечность, за горизонт, обретает многозначность. Логика выставки «Живу дальше…» заставляет вспомнить ту давнюю картину. Путь, о котором идет речь, — это путь художника к картине. Это путь художника длиною в жизнь. И путь любого из нас по обычной дороге.

Картина Булатова «Странник», встречающая нас в первом зале, как раз и рисует такую обычную дорогу. Это классический Булатов, который сталкивает в клинче пространство русской пейзажной живописи с шершавым языком плаката. С одной стороны — даль полей, весенняя распутица, первая зелень перелеска, бледный свет неба. С другой — плоскость гербов СССР, будто приклеенных к холсту. Три герба, один больше другого, над головой работяги, шагающего с палкой в руке, — вроде иерархии начальников над головой мужика. Путник оказывается между пространством пейзажа и плоскостью плаката. Он словно выходит из картин передвижников и из советских афиш. Выходит прямо навстречу зрителю, оказываясь в той пограничной плоскости, что принадлежит и картине, и реальности зала. Странник, дорога, пейзаж, слова и эмблемы — среди постоянных героев картин Булатова.

Не менее интересен поиск названия. Для Булатова поиск слова — сродни поиску персонажа. Подпись поясняет, что на обороте полотна несколько зачеркнутых вариантов названий: «Олег Васильев», «Дорога», «Идущий по дороге», «Весна», «Все-таки весна». Тут все интересно. Например, то, что работяга с палкой, бредущий по полю, — друг Булатова, художник Олег Васильев, с которым они долгие годы вместе иллюстрировали детские книжки, делили мастерские, вместе вступали в Союз художников, обсуждали свои работы. Никаких атрибутов художника, вроде кистей, мольберта, даже артистического берета, тут не найти. Но очевидно, что раз такой вариант названия рассматривался, старый друг тут не модель, портретная точность была важна для Булатова.

Но важнее оказалось обобщение. Анонимный «Странник» отсылает к пласту народной культуры, русской литературе XIX века, к мужикам из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»…

Опорой для Булатова, помимо структуры картины, становится поэзия. Прежде всего поэзия Всеволода Некрасова
В картинах Булатова, впрочем, вопросительные знаки почти не встречаются. Исключение, пожалуй, «Вопрос-восклицание», где красный вопрос вписан в черный длинный прямоугольник восклицательного знака. И — наоборот, черный вопрос — в красное восклицание. Плакатная ясность — это к пропагандистам, а не к Булатову. Как художник, выросший во времена, когда искусство должно было «служить» государству, идеологии, партии, которая не могла ошибаться, Булатов со скепсисом относится к ангажированному искусству. В давней статье 1983 года в журнале «А-Я» он зафиксировал свою позицию: «Любой социум съедает искусство, которое помещает себя в общее с ним пространство. Как он это делает: при помощи ли доллара или идеологии, это уже не имеет значения, просто каждое общество использует те средства, которыми располагает… То, что является объектом рассмотрения, не может быть опорой».

Опорой для Булатова, помимо структуры картины, становится поэзия. Прежде всего поэзия Всеволода Некрасова. В картине «Живу — вижу» он берет строку из стихотворения Всеволода Некрасова: «Я хотя / не хочу / и не ищу / живу и вижу». Для художника формула Некрасова стала своеобразным кредо. «Я написал эту картину с желанием сказать: «Я клянусь не отворачиваться и не врать». Стараюсь соответствовать», — скажет Булатов.

Слово оказывается вроде того камня, что выброшен строителями, а поэт и художник делают его краеугольным — в поэзии и картине. Безымянность, неуловимость этого слова идет от незаметности базовых структур. Мы не видим того, что очевидно, или то, о чем не знаем. Ясность видения определяется ясностью мышления.

Об общности произведений Булатова и Некрасова писала Анна Чудецкая. Она приводит слова из письма Эрика Булатова 1999 года Анне Журавлевой, супруге Всеволода Некрасова: «…Стремление к анонимности у нас с Некрасовым, по-моему, общее… Так вот, мне интересно не то, что отличает мое сознание, моя индивидуальность меня совершенно не волнует и не интересует, а то, что меня связывает с другими людьми, что в моем сознании общего, типового. Я говорю о себе, но думаю, что и для Некрасова это так, для Васильева в меньшей степени. В сущности, ведь интересно выразить именно сознание этого времени, теперешнее».

Выставка «Живу дальше. Лаборатория художника» показывает, какой путь проходит художник в поисках типовой формулы времени. Серии рисунков Булатова позволяют увидеть процесс кристаллизации мысли в визуальной формуле. Одна из интереснейших в этом плане — серия «Откуда я знаю куда» (2001). Безымянная реплика формирует пространство листа. Каждый раз — разное, но выстраивающее постепенно ту самую перспективу, где появляется светлая точка. Свет как цель и чудо — еще один из главных героев Булатова. Может быть, поэтому его работы оставляют надежду. В том числе на то, что человек вопрошающий осилит путь к свету.