К такому предположению пришли астрофизики, построив климатическую модель для ранней Венеры, а заодно и для нашей планеты.

С жизнью на соседних с Землёй планетах уже давно всё складывается очень непросто. На Марсе три с лишним миллиарда лет назад ещё текли реки, в которых теоретически могло существовать что-то живое. Если на Земле в это время уже жили бактерии, следы которых палеобиологи находят в разных точках земного шара, так почему бы и на Марсе в этот период чему-нибудь не жить? Правда, потом Марс свою воду потерял, и сейчас не то что жизнь, а даже её следы всё никак не могут найти марсоходы, колесящие по марсианским пустошам.

Улучшенное изображение Венеры, созданное на основе снимков, сделанных аппаратом Mariner 10 в 1974 году. Фото: NASA/JPL-CaltechОткрыть в полном размере
На Венере ситуация ещё более печальная. Если на Красной планете сейчас очень холодно, то на поверхности Венеры, наоборот, слишком жарко. Настолько, что жидкой воды там не может быть по определению. Поэтому астробиологи, не желающие раньше времени вычёркивать планету из списка потенциально обитаемых миров, ищут, где бы эта жизнь могла приютиться. Так появилась гипотеза о микроорганизмах, которые живут и размножаются высоко в венерианских облаках. Этой смелой теории время от времени находят подтверждения, и также время от времени их теряют.

Но всё эти воздушные замки, населённые бактериями, могли возникнуть только в том случае, если на Венере какое-то продолжительное время существовала жидкая вода в виде океана, озёр или чего-то ещё. По крайней мере, более благоприятного места для зарождения жизни учёные ещё не нашли. Тогда появившись в жидкой воде, жизнь могла потом «улететь» и на небеса, когда на поверхности планеты стало совсем невыносимо.

Однако, как пишут в Nature исследователи из Женевского университета и Национального исследовательского центра в Швейцарии, никуда венерианская жизнь улететь не могла. Точнее, ниоткуда. Потому что согласно построенной ими климатической модели ранней эволюции атмосферы планеты, её поверхность не остывала настолько, чтобы на ней смогла сконденсироваться вода. Значит, не было ни большого океана, ни скромного озерца, ни жизни.

Когда Земля и Венера только-только образовались, их поверхности представляли собой океан раскалённой магмы, а почти вся вода, которая только была, находилась в виде пара вместе с другими газами в атмосфере. Поверхность планет постепенно остывала, но весь вопрос — до какой температуры? И чтобы это выяснить, нужно посмотреть на то, что помогает планете остыть, и что этому мешает.

Главная грелка для поверхности планеты — это Солнце. Чем ближе планета к Солнцу, тем больше энергии она от него получает. Венере в этом смысле не повезло, к Солнцу она оказалась ближе, чем Земля. Второй момент, который нужно учитывать — это активность самого Солнца. На ранних этапах оно светило не так ярко, как на более поздних, словно давая молодым планетам некоторую «передышку», чтобы остыть быстрее.

Но остывать планете мешает и её собственное «одеяло» — атмосфера. Если она плотная и в ней много парниковых газов, например, того же водяного пара, то существенная часть тепла, излучаемого поверхностью, не улетает в космос, а задерживается облаками и возвращается обратно. Именно это происходило на молодой Венере: согласно построенной климатической модели, плотные облака образовывались преимущественно на неосвещённой Солнцем стороне планеты, не давая ей остыть в ночное время. А в дневное время эта поверхность нагревалась уже солнечными лучами.

Пока молодое Солнце светило не на полную мощность, Земля, расположенная от него чуть дальше, «успела» остыть и сконденсировать большую часть водяного пара в виде океана, убив тем самым сразу двух зайцев: создав резервуар для будущей жизни и снизив парниковый эффект. А Венера не успела. Солнце её подогревало чуть больше, остывала она чуть медленнее и до жидкой воды дело не дошло. А когда яркость Солнца возросла, было уже поздно. Если бы Земля была ближе к Солнцу, если бы молодое Солнце было немного ярче, то и у нашей планеты были все шансы повторить судьбу Венеры и превратиться в паровой котёл без крышки. И без жизни, разумеется.