Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Так начинает свои «Записки» гоголевский чиновник Поприщин. Он известен тем, что разговаривал с собачкой Меджи и верил, что завтра в семь часов земля сядет на луну. Поприщин был серьезный человек и чувствовал себя испанским королем, и даже стал подписывать чиновные бумаги — не именем столоначальника такого-то, а «Фердинанд VIII».

И все же речь сейчас совсем не про него. И приключение по нашим временам уже вполне обыкновенное.

Украинский министр культуры сделал умозаключение о писателе Гоголе — и разместил его в Telegram-канале. Все началось с того, что в «день дурня» министр решил «зараз глянути на свою книжкову полицю та знайти там книжку Гоголя». Нашел ли он на полке книжку, неизвестно. И не важно — министр и открестился сразу, как от ладана: «Не хочу розписувати його літературний талант».

Но если не росписувати, то чего хотел министр? Не будем возводить напраслину: он честно сообщил, что две статьи про Гоголя из «Википедии» прочел — на русском и украинском. И этого хватило, чтоб перехватило дух — и появилась мысль. Министр ею поделился. Вот она: Миколу Гоголя «украли» у украинцев. Его насильно, то есть, «примусово записали в росіяни». И только потому, «що він писав російською» (по-русски, то есть).

Зачем же москали присвоили себе українського письменника Миколу? Ясно: чтобы українцям насолить. А между тем министр узнал из «Википедии»: писатель и родился на Полтавщине, и среди предков у него имелся гетман (который был с Хмельницким заодно и воевал, по перемене ветра, то за поляков, то за русских). Конечно, раз такое дело, классика надо отобрать у русских, переименовать в украинского.

Слова министра тут же стали комментировать, цитировать. С ним стали спорить и доказывать. Кто-то сейчас же вспомнил, что в духоподъемном «Тарасе Бульбе» слово «русский» повторяется двадцать четыре раза. Кто-то привел письмо от Гоголя — Николай Васильевич просил знакомых, чтобы перестали взвешивать, сколько в его душе «хохлацкого» и «русского»: «обе природы» неразрывны, «слишком щедро одарены» и «должны пополнять одна другую». Заговорили, загалдели.

Все понимают, что переливают из пустого в порожнее. Ни здравый смысл, ни аргументы ни при чем. Тут даже нет, по сути, и предмета спора. Речь не о любви, не о культуре, даже не о Гоголе. Во время фейков и словесных провокаций главное — чтоб булькало. Понятно, для чего это министру — политика зудит, он делает свою работу, метит территорию и расставляет вешки. Разумеется, все так и было. Гоголь пострадал от рук агрессоров, которые жестокой ночью тайно вывезли писателя с Полтавщины, заставили писать по-русски, злонамеренно назвали классиком. Эти новые, на первый взгляд, нелепые лекала — для новых, необремененных поколений. Думаете, чушь? Да шаг по шагу — свыкнутся.

А Гоголь что? А Гоголю не привыкать: он всякого наслышался.

Да и его Поприщин подтверждает: «Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони… Вон небо клубится передо мною… с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына!»

А знаете ли, — добавляет он, — что у алжирского дея под самым носом шишка?

Между прочим, именно Поприщин подсказал хорошую идею. Что уж, в самом деле, торговаться. Если так хочется министру украинскому — пусть забирает. Нет, в самом деле, как возьмете — цельным шматом, в нарезку, завернуть? Отвесить Гоголя на полкило? Отправим бандеролью через Минск?

Конечно, это все детали и предмет договоренностей. Другое важно. Вдруг откроют книги? Прочитают — и?

* * *

И тут окажется: одно из двух — либо «Гоголь», либо «Европа».

Вот что у Гоголя за пазухой — для украинского министра.

Когда-то автор «Мертвых душ» и «Ревизора» — на пике славы — измучившись со вторым томом своего романа, взялся за исповедь. Мучительную и важнейшую для понимания пути писателя. Книга вышла — о выборе России: Запад или Восток, своим путем или в хвосте Европы. На этом, собственно, случился весь сыр-бор у Гоголя со всеми. Главное, с Белинским. Вышел по сути спор о том, как надо правильно любить Россию.

Про «Выбранные места из переписки с друзьями» уже в двадцатом веке точно напишет поэт Владислав Ходасевич: «Когда-то Гоголь весело наблюдал, как черт вносит в мир путаницу, и утешался воображаемым зрелищем кузнеца Вакулы, шутя ловящего черта за хвост. С течением времени необходимость поймать, обличить, закрестить беса, живущего в нем самом и во всей России, стала для него единственным жизненно-литературным подвигом, не совершив которого, жить стало для него немыслимо».

Гоголь все время повторяет в книге и в письме Белинскому слово «примирение».

Дело литератора — служение «высшей примиряющей истине, а не вражде, любви к человеку, а не ожесточению и ненависти».

Умение «только печалиться да раздражаться слухами обо всем дурном, что в России ни делается, — это еще не любовь» к России.

Если бы «те, которые имеют влияние на общество», не желали разрушения «само собою умирилось бы общество» — в том, что касалось «политических событий». Дело не в том, что обществу лечение не нужно — все наоборот. Но важна по Гоголю система ценностей — и в ней на первом месте нравственность, любовь и вера: что в голове и за душой. Без этого все остальное невозможно: это дорога к разрушению, тупик.

Памятник Н. В. Гоголю на Малой Конюшенной улице в Санкт-Петербурге. Фото: Алексей Даничев/РИА Новости
«Когда Россия молилась, то она спасалась. Она помолилась в 1612, и спаслась от поляков; она помолилась в 1812, и спаслась от французов». Но тут у Гоголя не только мистика. Кто-то, конечно, молится — но его волнуют те, кто в это время озабочен только лишь «комфортами, которыми наделила нас эта бестолковая европейская цивилизация».

И, между прочим, Гоголь написал — как будто впрок. Заглядывая в будущее. Не хуже манифестов наших дней: «Даже честные и добрые люди между собой в разладе. Велико незнанье России посреди России. Все живет в иностранных журналах и газетах, а не в земле своей. Город не знает города, человек человека; люди, живущие только за одной стеной, кажется, как бы живут за морями».

Но это все было в письме, которое он не послал Белинскому: порвал и спрятал. Послал короткое и примирительное. Признал, что где-то, может быть, переборщил. И пожелал «неистовому Виссариону» «спокойствия душевного, без которого нельзя действовать и поступать разумно ни на каком поприще».

«А покамест помните прежде всего о вашем здоровье».

Спор оказался совершенно на опережение — с прицелом в двадцать первый век. Критик ответил Гоголю знаменитым письмом — не церемонясь в выражениях, чем вызвал в прогрессивной публике восторг. «Ваша книга есть плод умственного расстройства, близкого к положительному сумасшествию». Спасение России не в мистицизме, аскетизме и пиэтизме, а «в успехах цивилизации, просвещения, гуманности». «Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства». Здесь «люди торгуют людьми» — не придумав себе даже такого «оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр — не человек». А может Гоголь просто хочет — написал Белинский — выслужиться перед государем?

Зачем же москали присвоили себе українського письменника Миколу? Ясно: чтобы українцям насолить
Физический недуг как раз Белинского и подкосил: он вскоре умер. Гоголь протянул еще пять лет. Оба сгорели — и от болезней, и от силы страсти. Осталось убеждение, внушенное Белинским: настоящий Гоголь — злой сатирик, а все, что было после «Мертвых душ» — противоречит его гению. Но очевидно: спор не завершен.

Фрагмент памятника «Тысячелетие России». Гоголь среди других классиков русской литературы. Фото: Александр Овчинников/ТАСС
По-прежнему, одни вслед за Белинским видят спасение в «европейском выборе». По-прежнему, другие, вслед за Гоголем, повторяют про «особый путь». Правда, по-прежнему, ни те, ни эти не очень понимают, а куда в конце концов они хотят прийти.

К чему все это украинскому министру? Да все к тому же — просто так поговорить и Гоголя назвать «своим» нетрудно. Но тут придется выбирать. Если вы с Гоголем — то, следуя завету самого писателя, вы с Россией. Если вы против, стало быть — с Белинским. Критик был, хоть и патриот, но все же демократ. И видел идеал в признании вождя французской революции Марата: «Чтобы сделать счастливою часть человечества, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную».

Придется выбирать. А так-то что ж, пожалуйста, берите и читайте.

КСТАТИ
Кем еще из классиков мы можем «поделиться»?
1. Александр Пушкин. Великий абиссинский (эфиопский) поэт. Другая версия: великий камерунский. Прадеда Александра Сергеевича — Абрама (Ибрагима) Ганнибала — взяли в плен турки. Из Константинополя в Москву его привез русский посол. Крестным отцом у принявшего православие Абрама стал Петр I. Если эфиопы не поделят с камерунцами — Пушкина можно сделать и «великим итальянским». Он сочинял и про Сальери, и стихи из вымышленного Пиндемонти.

2. Михаил Лермонтов. Великий шотландский поэт. По отцовской линии предком поэта был Томас Лермонт, легендарный шотландский бард XIII века, воспетый Вальтером Скоттом.

3. Василий Жуковский. Великий турецкий поэт. Другая версия: великий украинский поэт. Главный русский романтик был внебрачным сыном тульского помещика Афанасия Бунина и турчанки Сальхи, попавшей в плен в войну 1768-74-х годов. В крещении ей дали имя Елизаветы Турчаниновой. Сына Василия усыновил и дал ему имя Андрей Жуковский, бедный киевский дворянин, живший на содержании у Буниных.

4. Владимир Даль. Великий датский (немецкий, французский) литератор и этнограф. Отцом у автора «Толкового словаря живого великорусского языка» был датчанин Иоганн Христиан Дал, служивший у Екатерины II придворным библиотекарем. У матери — Марии Фрейтаг, обрусевшей немки — в роду были еще французы-гугеноты.

5. Федор Достоевский, Великий белорусский писатель. Вариант: великий украинский. Далекий предок писателя, Даниил, в 1506 г. получил во владение село Достоево на землях нынешней белорусской Брестской области. На украинской Волыни, на Ковельщине, в XVI веке проживал Феодор Достоевский, служивший у князя Андрея Курбского. Дед писателя Андрей служил священником в селе Вийтовцы на Подолье, откуда отца писателя Михаила за успехи в учебе отправили в Медико-хирургическую академию в Москву.

6. Александр Блок. Великий немецкий поэт. Прапрапрадед по отцу, фельдшер Людвиг Блок, женатый на дочери булочника Сусанне Катерине Зиль, жил в немецком городке Демитц на берегу Эльбы. Прапрадед Иоганн Фридрих, учился медицине в Ростоке и Берлине. На русской службе стал Иваном Леонтьевичем. Можно назвать Блока и великим скифским поэтом — сам же признавался: скифы, азиаты мы, и мнем ковыль.

P.S. А Грибоедов похоронен в городе Тбилиси рядом с красавицей-женой Нино. Значит, грузинский драматург? А от Паустовского была без ума Марлен Дитрих — чем он не немецкий писатель? А деда автора «Теркина» — Гордея — после службы в Польше прозвали «пан Твардовский», так что внук, Александр Трифонович, поэт немного польский? Эренбурга, Бабеля и Мандельштама можно, разумеется, назвать великими израильскими. Великий Томас Манн говорил: попади он на необитаемый остров, он хотел бы взять с собой «Отцов и детей» Тургенева. А Виардо? Тургенев, стало быть, и немец, и француз. Так — до бесконечности.

И, честно говоря, не жаль. Русская литература, в самом деле, не обеднеет, если и другие ею прирастут. Отзывчивость ее действительно всемирная — распахнутая миру. Ну захотелось Гоголя украинскому министру — пусть пользуется. Что это изменит?