На днях в почту корреспондента «МК» пришло сообщение: «В России учреждается Национальная книжная премия «Главкнига». Она будет вручаться за художественное произведение, написанное на русском языке и подписанное в печать в год, предшествующий вручению». Сначала подумалось — это шутка такая, кто же станет давать современной премии (пусть даже патриотической) такое нарочито советское название, это же не ностальгический бренд колбасы или молочных продуктов. Но информация подтвердилась, мало того, «Главкниге» пророчат место ключевой премиальной институции в противовес либеральным проектам. В ситуации разбирался корреспондент «МК».
Согласно публикациями в СМИ, у «Главкниги» существует преемственность с почившим в бозе «Национальным бестселлером». На это указывает присутствие в числе инициаторов бизнесмена Антона Треушникова, во многом благодаря которому существовал «Нацбест». Теперь же Треушников на пару с Вячеславом Коноваловым (известным экспертом и деятелем литпроцесса) решил перезагрузить прошлый проект, хотя прямо об этом нигде не говорится.
Почему же я так прицепился к слову «Главкнига», что с ним не так? Дело в контексте. Многие помнят скандал с концертом «Иди и смотри» одного известного артиста, название которого совпало с названием военной драмы 1985 года о зверствах фашистов в Белоруссии. Вот и «Главкнига» до боли напоминает имя цензурного карательного органа СССР — Главлита.
Над коммунистическим неймингом мы научились смеяться задолго до выхода на широкий перестроечный экран фильма Владимира Бортко «Собачье сердце». Но именно сцена из киноленты, где ставший товарищем пес проговаривает «абыр-валг» (Главрыба), посеяла в миллионах сердец неверие в перспективность подобного словообразования. (Одним из первых, кстати, на убийственный для русской речи способ придумывать «лающие» слова и тяжелые для слуха аббревиатуры обратил внимание сатирик Аркадий Аверченко.) В течение десятилетий за Главрыбами, Главпромстроями и Главлитами закрепились негативные коннотации.
А как иначе, если главному управлению по делам литературы и издательств в тоталитарном государстве поручали «контроль над всеми видами печати», «издание списков вредной литературы» и изъятие «неправильных» книг из книжных магазинов, включая букинистические, и библиотек. Назначить редактора или члена редколлегии в «толстый» литжурнал, опубликовать одну строчку без позволения управления было невозможно — и огромное количество образцовых произведений оставалось неизвестным читателям вплоть до распада единого и нерушимого. Не было бы Главлита — не было бы и травли уехавших и оставшихся писателей, урезанных версий романов и повестей, не было бы самого феномена «Возращенной литературы». Почему вышеназванное «Собачье сердце» в Союзе опубликовали впервые только в 1987 году? Ответ один: Главлит.
Это было. Это часть истории. Но пережито — и забыто. И кажется, что в XXI веке в прошлое возвращаться никому и не захочется.
Но господина Коновалова слово «Главкнига», где каждый «видит что-то свое», вполне устраивает.
«Мы вдохновлялись и культурным кодом авангарда с его плакатной стилистикой, и лаконичными формулировками. И хотелось, чтобы название не было претенциозным и тяжелым. Так получилось название, которое, с одной стороны, лишено пафоса, с другой — обращает на себя внимание и становится поводом обсуждений», — рассказал он нашему изданию.
Появление «Главкниги» приветствовал писатель, активный и отчасти скандально известный сторонник СВО Александр Пелевин, в своем телеграм-канале он написал следующее:
— После смерти «Нацбеста» у нас практически исчез институт литературных премий. «Нацбест» был крут именно своей прозрачностью и непредвзятостью, а время непредвзятости прошло. Что там еще? «Большая книга», либеральная чуть более чем полностью, «Нос», прости Господи?.. Ну, «Ясная Поляна», ладно, хорошо. Я бы еще какую-нибудь премию учредил. Специальную такую, сурово «ватную», чтобы либерахенов не пускать. «Русский Шлёпа» какой-нибудь…
В музее-квартире Алексея Толстого открыли выставку о «Петре Первом»
И в этой связи вспомнилась полемика на страницах «Московского комсомольца» по поводу закона о борьбе с чрезмерными иностранными заимствованиями. Тогда писатель-классик Юрий Поляков приводил пример варианта «зачистки» русского языка от лексического импорта: вот у нас есть «Фуд сити», а нужно этой фирме посоветовать именоваться «Пищеградом».
То, что «Главкнига» — это ребрендинг «Нацбеста» в свете новых законодательных инициатив, Вячеслав Коновалов отрицает. Вот его дословный комментарий: «Версия с законом красивая, но на самом деле учитывалась исключительно богатая тональность русского языка и потенциал смыслов, который в ней заложен». О΄кей. Пусть так.
Но мне одному, но и лингвисту и автору «филологических детективов» Татьяне Шахматовой вся эта затея показалась злой шуткой.
«Иногда читаешь такие новости из мира литературы и думаешь «не может быть, они троллят», — сказала она. И заметила, что от «Главкниги» тянет канцеляритом за версту, а от «Нацбеста» нет. Почему?
— Да потому что за «Нацбестом» стоит вполне себе понятное мерило литературного успеха. Бестселлер, это лучший в продажах, самый популярный, самый известный. И как бы кто ни относился к иностранным заимствованиям, понятие «бестселлер» вполне прижилось и оно не является синонимом к слову «главный». «Главкнига» содержит в себе совсем другие идеи. Если есть главная книга, то есть и остальные — неглавные. В религиозной парадигме понятие главной книги уже есть. А в случае литературной премии, по-моему, вполне отчетливо возникает идея вертикали художественной иерархии и идея назначения сверху безусловного лидера.
«Оставлена вакансия поэта, она опасна, если не пуста», — писал Борис Пастернак, когда его хотели назначить в Советской России поэтом номер 1. Но в наши дни, кажется, «вакансию» никто не оставляет — наоборот, за право быть «главным» в соцсетях идут нешуточные бои. И мы продолжаем семимильными шагами, не скрывая энтузиазма, идти не в будущее, а в противоположную сторону. Back in the USSR.
Комметарии