В городе, где коренным жителем может называть себя каждый четвертый, где лишь каждый третий живет на одном месте больше тридцати лет, словосочетание «потомственное владение» кажется абсолютным архаизмом. Мол, писали так в екатерининских грамотах — «всемилостивейше жалуем вам…», но когда ж это было. За последние сто лет дома уплотнялись, расселялись, продавались и сносились. Тем не менее «фамильные гнезда» есть в Москве до сих пор. И строили их не дворяне и не купцы.

Дом архитектора Кузнецова

В Мансуровском переулке, возле нынешней «золотой мили», ровно сто лет назад, на излете Серебряного века, построил для себя особняк архитектор Александр Кузнецов. Ворота-солнце, калитка-для-Алисы, в которую только ребенок и пройдет, крыльцо для гномов — полукругом колонны по колено. Внутри — голландская печь, кабинет на антресолях, витражи и изразцы; жена, сын, дочь. Стирали раз в месяц, и двор был белым от простыней. Кольщик весной привозил для погреба лед с Москвы-реки. К хозяину приходил Шехтель — на 15 лет старше, и Мельников — на 15 лет младше.

Пришла революция. У парадного — красные, на задах — белые, пули свистят. В облаке пара — красный комиссар: Гая Гай, «вместе жить будем, чур вы в проходных». Шутил, гулял, расстреляли. За ним другие. Калоши по углам, ковер в сарае.

Кузнецов строил фабрику на союзной окраине — посадили: крыша плоская, вражеский самолет приземлится. Пока сидел, спроектировал Дворец Советов. Умирают Сталин, Хрущев, Брежнев. Перестройка, гласность, ларьки, челноки, вместо кольщиков дольщики, не Остожье, а «золотая миля», Васильева в Молочном, Басков «под рюмкой». А в доме с гномьей калиткой — внук, его семья, все тот же виноград по стене, купчие в сундуке, обои «под терем», печь дымит. Переезжать из особняка Кузнецовы не собираются, говорят — «родовые гнезда не продаются».

Дом скульптора Мухиной

Неподалеку, в Пречистенском переулке, за новодельным бизнес-центром виднеется строение, которое, кажется, органичнее смотрелось бы на Тимирязевской — из-за стеклянной крыши оно больше похоже на оранжерею. Это дом-мастерская Веры Мухиной. Здание в 1947-м она спроектировала сама, как считается, вместе с идеологом «сталинского ампира» архитектором Жолтовским. Некогда порхавшей по балам купеческой дочке было тогда уже под 60, и она, подобно прославившим ее монументам, и сама забронзовела, став официально признанным живым классиком.

В доме на Пречистенке Вера Мухина прожила свои последние шесть лет. Здесь были созданы эскизы к памятникам Горькому, Чайковскому, к знаменитому, как о нем писали, «плакату в скульптуре» — «Мы требуем мира».

По желтым стенам все так же, как 70 лет назад, вьется плющ. Каждое лето приносит урожай яблоня, посаженная еще Верой Игнатьевной. Перед крыльцом сохнет на веревках белье нынешних хозяев. Греется на солнце их же белоснежная гончая. Сейчас в доме Веры Мухиной живет ее внучка с мужем и сыном. Они говорят — их никогда не пытались выселять и не пытались превратить дом в музей. К счастью для ее потомков, скульптуры Мухиной, похоже, вызывают больше интереса, чем ее жилье.

Дом архитектора Мельникова

Куда более драматичная история у другого «родового гнезда». О знаменитом доме Мельникова, шедевре авангарда, «пчелиных сотах», не писал только ленивый. Десятилетиями он был скрыт от посторонних глаз — и именно из-за потомственного владения: все это время в Кривоарбатском переулке жила внучка архитектора Екатерина Каринская.

Перед редкими счастливцами, которых она соглашалась принять, представала невероятная картина. Старый деревянный забор, за ним двор — немощеный и такой темный, что не растет трава. Крыльцо потрескалось, перед ним, как на стройке, деревянный настил, окна немыты. В прихожей, о которой пишут в учебниках по архитектуре, — разный хлам: от садовой тачки до стоптанных галош. На антикварном диване играют дети, ковер 20-х годов чистят моющим пылесосом. Хозяйка курит на крыльце.

Из-за семейных распрей, выставленных на всеобщее обозрение, дом постигла та же судьба, что дитя, у которого семь нянек. Десятилетиями Екатерина и ее сестра Елена враждовали с отцом, сыном Константина Мельникова художником Виктором Мельниковым, потом стали ссориться друг с другом…

Глядя на эту историю, думаешь, что для «вороньей слободки» и коммуналка не нужна. Но споры позади, галош уж нет. Музей мелкими глотками принимает посетителей. Одним фамильным поместьем в Москве стало меньше. И это, кажется, не тот случай, чтобы сожалеть.