Чеховская повесть «Дуэль» написана 130 лет назад. Герои повести запутались вконец — и в личных отношениях, и в мыслях о своем земном предназначении. Сбежавший на Кавказ с чужой женой герой Лаевский рефлексирует вместо того, чтобы заняться чем-то дельным. Его противник, целеустремленный дарвинист-зоолог фон Корен, убежден, что ради счастья человечества нужно избавляться от несовершенных личностей, которые ни на что дельное в этой жизни не способны. Чем все закончится? Интрига. Чеховские современники запутались, критики ужасно спорили: кого считать героем положительным. Даже ругали повесть. А она, как оказалось, современна даже в наши дни.

Как-то выходит так, что авторов разных текстов сейчас становится все больше — но актуальнее всего, живее и осмысленней при этом остаются классики. Вот и главный режиссер петербургского театра им. Комиссаржевской Леонид Алимов поставил новый спектакль — по Чехову. Почему? Это мы с ним и обсудили.

Чехов написал всего-то пять крупноформатных пьес, но уже больше ста лет не сходит со сцены. Это парадокс?

Леонид Алимов: Это мое глубокое убеждение: русский репертуарный театр должен иметь в своей афише самого разнообразного Чехова! Не только его сакральные драматургические тексты, пьесы последней поры жизни, но и водевили, и инсценировки юмористических рассказов, больших вещей вроде повести «Степь» или рассказа «Архиерей» — они просто какой -то библейской мощи.

Тогда тем более, почему вы взялись именно за «Дуэль»?

Леонид Алимов: Здесь тысячи пудов любви, а для меня это самое главное! Эту повесть Чехов написал в один из переломных периодов своей жизни — после возвращения из чудовищно тяжелой в физическом, моральном, душевном и психологическом плане — поездки на остров Сахалин, в которой он почувствовал, какие серьезные перемены происходят в обществе. Не только в нашем, но и в целом в мире. Зарождаются новые идеологии, по Европе бродит призрак коммунизма, все бредят ниспровергателем бога Ницше, зачитываются эволюционистом Спенсером. И мир начинает делиться на те идеологические страты, которые так блестяще описал Чехов: на «сверхлюдей» (как зоолог, практически фашиствующий индивидуалист Николай фон Корен) и на «лишних» (как рефлексирующий, неспособный сопротивляться злу Иван Лаевский). Мне очень интересно: как сложилась бы их судьба после 1917 года.

Повести сто тридцать лет, но в России по-прежнему делятся на красных и белых: или «за» или «против», третьего не дано.

Леонид Алимов: К сожалению, это так. Но для того, что сейчас происходит, к примеру, в соцсетях, слово «дуэль» слишком изящно. Там все между собой не просто в состоянии конфликта, а войны. Там не просто выпускают пар. Все это, к сожалению, выливается в реальность, в межнациональные, межличностные, семейные отношения.

В спектакле не случайно, видимо, артисты не в костюмах конца позапрошлого века — выглядят абсолютно современно.

Леонид Алимов: Когда мы делали, к примеру, «Обломова» нам важен был «историзм». Читая Гончарова, ты, действительно погружаешься в другую эпоху. А язык «Дуэли» Чехова абсолютно созвучен нашему нынешнему. И образы близки. Лаевский — хипстер. Фон Корен будто вышел из модного столичного кафе. Даже дьяка Победова, который для нас главный герой этой истории, можно встретить сегодня в русской глубинке.

Какое отношение дьяк имеет к этому противостоянию «сверхчеловека» и «лишнего человека»?

Леонид Алимов: Он озвучивает самые сокровенные мысли самого Чехова. Для героев этой истории спасение — в этом юном, нищем, не шибко образованном, но истинно верующем дьяке. Одного он спасает от смерти, другого от самого страшного греха — смертоубийства. Для меня «Дуэль» — история о Вере как чуде, как ее и представляет себе Чехов.

Чехов был убежденным дарвинистом, вернулся из поездки на Сахалин с этой новой верой в спасительное чудо. Сегодня такие разговоры о божественном — не слишком, скажем так, старомодны?

Леонид Алимов: В одном из писем издатель Суворин пишет Антону Павловичу, что никто не поймет такой «святочный» финал «Дуэли», где главные герои буквально «перерождаются». И в самом деле, вышли разгромные критические статьи. «Дуэль» получила от тогдашней «читающей публики» по полной программе…

… И Чехов в очередной раз убедился, что интеллигенция, да и вообще все люди «лицемерны, фальшивы, истеричны, невоспитанны, лживы»?

Леонид Алимов: Он и в самом деле был великолепным диагностом. Есть много воспоминаний современников о Чехове, как о прекрасном враче-диагносте. А как писатель, да и как гражданин, он глубоко и тонко понимал Россию — как никто, пожалуй.

Вы говорите о героях повести — а как сложилась бы судьба самого Чехова, доживи он до революции? Вписался бы он в новую реальность?

Леонид Алимов: Думаю, умер бы от тоски, увидев происходящее.

Как Блок?

Леонид Алимов: Был путь Бунина, путь агрессивного неприятия происходящего на родине. А был путь Блока, Василия Розанова… Мне почему-то кажется, доживи Антон Павлович до семнадцатого года, он просто замолчал бы.

Чехов умер 116 лет назад. Неужели сегодня никто не может точнее написать если не о божественном, то о нашем вечном и неразрешимом дуализме?

Леонид Алимов: Как он — нет. Я это говорю не голословно — читать приходится очень много. В пандемический год я был приглашен в жюри нескольких конкурсов современной драматургии: в одном конкурсе участвовало 42 пьесы, в другом 24, в третьем 19. Но…

Какая-то тенденция высветилась?

Леонид Алимов: Да, очень любопытная. Совершенно молодые авторы стали писать тексты на документально-исторической основе. Про декабристов, про народовольцев, про провинциальных подвижников…. Обратились к церковной теме. Мне кажется, ищут какую-то новую опору, очевидно, чтобы не потеряться в мире фейков, хайпов и информационных войн.

И все же…

Леонид Алимов: И все же — треть пьес из тех, что я прочел, достойны быть поставленными. Но потом читаю рассказ Набокова, и энтузиазм улетучивается! Или, к примеру, читаю, как Лаевский в чеховской «Дуэли» со своей невенчанной женою разговаривают про то, что неплохо было бы борща сварить. И в этом нелепом вроде бы диалоге столько живого, современного! Такой печали нынешней моей жизни я не найду пока, увы, у современных авторов. Как ни удивительно, умирающий от чахотки Чехов излучает больше оптимизма, чем десять молодых и бодрых современных авторов.

Как говорится у него в «Степи», — «жизнь страшна, но и чудесна».

Леонид Алимов: Ключевое слово для меня — «чудесна»! «Степь», кстати, я тоже мечтаю поставить, я ведь и сам родом из донских степей между Ростовом и Волгоградом… Прямо из тех просторов, что описаны в «Тихом Доне». Очень бы хотелось и за Шолохова взяться — но кто ж сыграет Гришку Мелехова да Аксинью?!