На Малой сцене Театра Наций состоялась премьера спектакля режиссера Марина Брусникиной «Наше все… Ваш А. Солженицын». На сцене народный артист Авангард Леонтьев, молодые актеры Мастерской Брусникина и пианист Андрей Дубов. Спектакль продолжил литературный цикл «Наше всё», начатый Леонтьевым в 2015 году. Его героями были Пушкин и Циолковский, Чехов и Нодар Думбадзе, Тургенев и Ахматова, Бродский и Бабель. Теперь — Солженицын.

«Идея спектакля родилась в 2018 году, когда отмечали 100-летие со дня рождения Александра Исаевича, — рассказывает Авангард Леонтьев. — Тогда в МХТ им. Чехова прошел вечер-посвящение писателю. Марина Брусникина была режиссером, мы с Евгением Мировым принимали участие. И нам очень захотелось, чтобы слово Александра Исаевича вновь зазвучало в Театре Наций. Название подсказал сам герой, который так и подписывал свои письма и документы: Ваш А. Солженицын».

Спектакль получился камерным и лаконичным. Пустые стены, черные деревянные табуреты, черные металлические плафоны и неяркие электрические лампочки. Они вспыхивают одна за другой, будто высвечивая из глубины воспоминаний самое сокровенное. Главное в аскетичной сценографии Александра Боровского — атмосфера внутреннего одиночества. Из писем, документов, переплетающихся с отрывками из книг, вырастает глыба Солженицын.

Об этом говорит и режиссер Брусникина: «Это такая глыба — Александр Солженицын, что страшно прикасаться. Больше всего меня поразило, как он принимал этот мир — несмотря ни на что. Это ощущение счастья там, где его и быть не может, просто поражает. Его путь, его любовь к Родине, его творчество — уникальны. Это я и хотела показать».

Задача непомерная — уместить в рамках спектакля целую жизнь большого писателя. Выбрали небольшой, очень важный период — от начала ссылки в Казахстан в 1953 году до Нобелевской речи в Стокгольме в 1974-м. «Думаю, молодое поколение знает имя Солженицына как идеолога, философа — но тексты его вряд ли кто-то из юношей читал, — объясняет Марина Брусникина. — А это замечательный русский прозаик. Нужно открывать Солженицына…».

Два десятка лет вместили столько, сколько другим хватило бы на всю жизнь: в том числе здесь и борьба с коварной онкологией. Он победил болезнь, и в эти годы, как писал сам Солженицын, «научился жить по мудрой русской пословице: «Счастью не верь, беды не пугайся». Само ощущение жизни есть уже награда — и в несчастьи оно бывает даже острей и глубже, чем в счастьи».

В шестьдесят втором «Новый мир» напечатал его «Один день Ивана Денисовича». Солженицын писал: «Я помолодел лет на 20…». Ахматова откликнулась: «Светоносец! Свежий, подтянутый, молодой, счастливый! Мы и забыли, что такие люди бывают…»
Свидетели эпохи говорят в спектакле голосами актеров-брусникинцев. Голосами молодыми и отчаянными. Они же отчеканили решение ЦК КПСС конфисковать его книги. 1966-й Солженицын назовет годом своего провала: он потерял весь архив. А новый шанс, подаренный судьбой, был связан с маленьким хуторком под Тарту, где за две зимы он написал «Архипелаг ГУЛАГ»: «Так, как эти 146 дней в Укрывище, я не работал никогда в жизни, это был как бы даже не я, меня несло, моей рукой писало, я был только бойком пружины, сжимавшейся полвека и вот отдающей…». Октябрь 1970-го взорвался новостью из Стокгольма: Солженицыну присуждена Нобелевская премия по литературе «За нравственную силу, с которой он продолжил извечную традицию русской литературы».

Авангард Леонтьев вспоминает: еще в 1960-е студентом бегал в театральную библиотеку, прочитать «Один день Ивана Денисовича»: «Именно тогда возникло мое безмерное уважение к этому человеку. Александр Исаевич очень важный человек для России, ее культуры, литературы, общества, лично для меня». Спектакль Леонтьев завершил словами другого нобелевского лауреата Иосифа Бродского: «Если советская власть не имела своего Гомера, в лице Солженицына она его получила…».

Что могут открыть внимательному зрителю страницы непростой судьбы писателя? Возможно, кто-то скажет вслед за Солженицыным: «Постепенно открылось мне, что линия, разделяющая добро и зло, проходит не между государствами, не между классами, не между партиями, — она проходит через каждое человеческое сердце — и черезо все человеческие сердца».