Новиков в театральном мире обеих российских столиц, а также ближнего и дальнего зарубежья, фигура знаменитая. Придя в театр Комиссаржевской в 1968 году на должность заведующего литературной частью, он остается в нем уже более полувека. И 23 марта он вместе с сотнями своих друзей, коллег и родственников встречает 80-летие.

Виктор Абрамович, вашей верности одному театру, которому вы посвятили более полувека, можно позавидовать.

Виктор Новиков: Самое любопытное, что я вовсе не собирался заниматься театром. Мои родители были абсолютно «книжными» людьми, мама преподавала историю в школе, отец — русскую философию, заведовал кафедрой в Институте культуры, имел все научные звания, вплоть до академика. И оба театром не увлекались, и меня не приохотили. Напротив, папа отправил меня заниматься легкой атлетикой. И это мне так понравилось, что я допрыгался до чемпиона Ленинграда среди старшеклассников. Мама же хотела, чтобы я стал доктором, исключительно из практических соображений. Но провалив экзамены в медицинский институт, устроился в больницу санитаром. Работа — кайф: сутки работаешь, трое отдыхаешь. Вот тогда-то я стал ходить в театр и через год ни о какой медицине не думал, а решил поступать в театральный институт на театроведческий факультет.

Это было сумасшедшее время капустников, диспутов, скандальных выставок, нашумевших спектаклей, на которые было не попасть. Иногда нас выручали ребята — будущие сценографы, они рисовали театральные билеты, которые трудно было отличить от настоящих.

В ту пору в кафе на Невском проспекте я впервые услышал завораживающее чтение Иосифа Бродского. Следующая моя встреча с поэтом состоялась уже на Мортон-стрит, и в его скромной квартире в университетском районе Нью-Йорка мы за чашкой кофе беседовали о Питере и литературе…

Как любопытно все складывается, ведь тетя Бродского, актриса Дора Вольперт служила в театре Комиссаржевской.

Виктор Новиков: Но мое знакомство с Бродским состоялось благодаря вовсе не Доре Михайловне, а Мише Барышникову. С ним мы подружились совсем молодыми. Одно время, когда ему негде было жить, он ночевал у нас в коммуналке на Исаакиевской площади. В двух комнатках 10 и 11 метров, где я жил с супругой Ларой (Лариса Новикова — заместитель председателя Санкт-Петербургского отделения Союза театральных деятелей России — прим. «РГ») и маленькой дочкой, собирались замечательные люди, и под портвейн и нехитрую закуску вели интереснейшие беседы.

Конечно, этот круг людей возник благодаря тому, что я оказался в театре. Кстати, я вовсе не планировался задерживаться в завлитах. У меня в планах было поступить в аспирантуру и посвятить себя истории театра. Но оказавшись в театре Комиссаржевской, очень быстро понял, что не могу от него оторваться. Меня захватил и процесс рождения спектакля — я часами сидел на репетициях, — и люди, связанные с театром. Аркадий Арканов, Михаил Швыдкой, Алла Соколова, Александр Галин, Семен Злотников, Михаил Жванецкий, через которого я познакомился с Романом Карцевым и Виктором Ильченко. Они часто бывали у нас на Исаакиевской площади, как и Михаил Шатров. Судьба свела меня с Ионом Друцэ, Эльдаром Рязановым, Эмилем Брагинским… Казаков, когда ставил у нас «Чествование», после репетиций часами читал артистам Пушкина, Бродского, Баратынского, Самойлова. Это был поразительный человек. Абсолютный безумец, бесконечно талантливый. Когда я был завлитом, мне хотелось, чтобы на сцене театра шла инсценировка романа Окуджавы «Похождения Шипова». К сожалению, постановку осуществить не удалось. От встречи и разговора с Булатом Шалвовичем осталась только записка: «Витя, спасибо за чудный вечер, было так хорошо». И мне было хорошо, и всем, кто сидел за столом, было хорошо!

Все, о ком я говорю, были крупные личности, каждый из них требует отдельного разговора. Мне очень жаль, что я не вел тогда, да не веду и сейчас, дневник, и все, что происходило и происходит, остается в прошлом. Но я счастлив, что у меня это было. Потому что, вот как говорят: приходишь в этот мир обнаженный и уходишь тоже. Но когда ты проживаешь отпущенный тебе срок, тебе должно быть интересно. И вот мне всегда было интересно с этими людьми.

Легенда театра Комиссаржевской и ваша личная — то, что вы открыли Григория Горина, как драматурга.

Виктор Новиков: Моя дружба с Гришей и его женой Любой — это вообще особая история, которая началась, когда в 1972 году мне попалась его пьеса «Забыть Герострата» и мы первыми в стране поставили ее. В свое время Гриша, как и Миша Барышников, жил у нас на Исаакиевской. И свои пьесы проверял, в частности, на мне, читая вслух еще неоконченные вещи. Удивительно широкой души был человек, считавший, что жизнь надо за все благодарить. Он влюблял в себя моментально. А главное, Гриша по своей стилистике, взгляду на жизнь был очень близок нашему театру. Его персонажи носят шутовской характер не случайно, конечно же. Он считал, что шут — единственный человек, который может сказать правду. И, кстати, больше десяти лет у нас шел «Шут Балакирев», который мы поставили еще раньше, чем Марк Захаров в московском «Ленкоме». Так вот получилось, что и первая и последняя пьеса Гриши Горина шли в нашем театре…

А правда, что однажды Горин и Жванецкий заключили «историческую сделку»?

Виктор Новиков: С Мишей мы тоже крепко подружились, и на нас проверял многие свои рассказы. Рассказы в свое время писал и Гриша, но он понимал, что в этом смысле уступает Жванецкому. А Жванецкий, напротив, мечтал о театральной постановке. Короче, однажды они действительно, договорились, что Миша не будет писать пьесы, а Гриша — рассказы. Договор был шуточный, но тем не менее, они его придерживались.

И все же вы осуществили мечту Жванецкого, шесть лет назад поставив по его рассказам спектакль «В осколках собственного счастья»…

Виктор Новиков: Да, я даже с Мишей тогда не советовался, просто мне захотелось, чтобы произведения Жванецкого звучали со сцены, потому что они наполнены такой глубиной и такого понимания жизни, истории нашей страны, что мимо этого трудно пройти. И, к счастью, нашелся замечательный режиссер Григорий Дитятковский, который сумел «нивелировать» узнаваемую интонацию Жванецкого. Миша был на премьере, и его жена Наташа мне рассказывала, что он так боялся ехать к нам: вдруг провал. Но все прошло замечательно, и потом Жванецкий написал мне очень трогательное и очень дорогое для меня письмо. Он был счастлив, что его мечта сбылась…