— Нет ничего нелогичного в том, что классическая музыка перестала быть востребованной, – вкрадчивый голос ведущего звучит совсем так же, как полчаса назад звучал со сцены, по-кошачьи спокойно и мягко. – Человечество всегда тянется к простому. Я думаю, что это органический процесс. Путь академической музыки к бесконечной индивидуализации должен был прийти в тупик. Точнее, к естественному финалу.

Вкрадчивый голос – Ярослав Тимофеев, которого и сейчас, пока мы беседуем за кулисами, поздравляет каждый проходящий мимо: завершён последний концерт в этом сезоне. Музыковед, ведущий концертов, лектор, лауреат всевозможных конкурсов и премий, участник инди-группы и даже звонарь. Перед глазами Матроскин: «А я ещё и вышивать могу-у-у…». Ярослав лукавит: несмотря на тупик и естественный финал билеты на «Всего Стравинского» расходятся, как… как билеты на не всего и даже не на Стравинского, а уж по меньшей мере на Чайковского. Или Моцарта.

«Весь Стравинский» – первый проект Тимофеева, созданный по его инициативе, где всё, от идеи до конферанса, принадлежит ему. Концерты больше напоминают лекции с музыкальными иллюстрациями. И это, судя по всему, впервые, когда Стравинский звучит со сцены в полном объёме, в хронологическом порядке – более 35 часов чистейшего модернизма. Цикл рассчитан на семь лет, уже прошло два сезона. В программе – только Стравинский.

– Ярослав, почему Стравинский? – интересуюсь я после того, как отгремели аплодисменты.

– Потому что Стравинский, в отличие от всех остальных русских композиторов – это мозг, гениальный мозг музыкального мыслителя. Он важен не только самими звуками, которые создал, а тем, что научил композиторов, как можно писать музыку, а музыковедов — как можно ее слышать и анализировать. Для меня Стравинский – больше, чем просто персона или автор хорошей музыки. Я искренне верю, что с музыкой Стравинского аудитория может развиваться, слышать то, что она не слышала раньше, даже в знакомой музыке. Он учит слышать музыку.

Каждый концерт – как бы продолжение неспешного интеллигентного разговора на кухне в три часа ночи. Ярослав выходит на сцену: «Вы помните, в прошлую нашу встречу мы говорили о детских произведениях Стравинского. Сегодняшний концерт откроется его повзрослевшей музыкой…» Ненавязчивый исторический экскурс – и тут же на глазах публики разворачивается музыкально-биографическая детективная история: «Три лёгких пьесы» из легких для исполнения превращаются в пьесы лёгкого поведения. Ярослав, выдержав громкую паузу: «Итак, сюита номер два для малого оркестра». Примерно так, на одном лёгком дыхании проносятся концерты, целиком состоящие из отнюдь не лёгкой музыки.

Второй сезон цикла открывался, разумеется, «Весной Священной», а в финальном концерте зритель хронологически добрался вместе с маэстро до 1920-х годов и неоклассицизма в его творчестве. Прозвучали «Прибаутки» для голоса и восьми инструментов на тексты из собрания сказок А. Афанасьева и «Байка про Лису, Петуха, Кота да Барана». До следующего сезона попрощался со зрителем «Пульчинелла».

Программа каждого концерта обычно совмещает, как сказал ведущий, кусочки молочного и горького шоколада: сложные камерные сочинения непременно разбавляются наиболее известными фрагментами, скажем, из «Петрушки». Логика в этом есть. Понравится молочная шоколадка – перейдёте на горький и сами не заметите, как это случилось. От простого к сложному.

– Я когда-то вывел для себя такое определение: Стравинский подарил нам красоту некрасивости, – объясняет Тимофеев. – Я-то слышу эту красоту, но понимаю, что с точки зрения обывателя она некрасивая. Ну, вот знаете, есть какой-то стандарт красоты — журнал «Vogue». Он поучает нас, что девушка должна выглядеть так-то и так-то. А есть люди, которые с точки зрения стандарта некрасивые: какой-нибудь горбатый нос огромные губы или, наоборот, очень маленькие… а ты смотришь на этого человека и вдруг видишь, какой он или она красивые. Примерно такое ощущение у меня от Стравинского: он в непривычных, некрасивых сочетаниях находит красоту.

Следующий, третий сезон откроется в ноябре 2024 года и состоять будет предположительно из четырёх концертов. Предположительно – потому, что возможны хитрые ходы, как, например, было в этом сезоне, формально состоявшем из трёх встреч, а фактически – ещё две в уме. Когда можно было отдельно услышать всю камерную музыку Стравинского в исполнении не только блестящих современных музыкантов – Государственного квартета имени Бородина, Алексея Любимова и Алексея Зуева (фортепиано), – но и, скажем, госпожи пианолы. Со сцены звучали вполне оконченные пьесы Стравинского для механического пианино.

Цикл «Весь Стравинский» – вещь в духе самого Стравинского, в духе дягилевских сезонов: вряд ли это прекрасное безумие когда-нибудь ещё повторится. Два сезона позади, дальше – ещё пять лет, и кто знает, что ждёт эту эпопею в будущем. Символично в этом плане даже название проекта, если подумать — практически эпикурейство.

— Последний хулигански-философский вопрос: когда закончится «Весь Стравинский», будет – всё, Стравинский?

– Это нужно принять, я это принял: я понимаю, что не останусь ни в какой вечности, я только сейчас живу, и когда я умру, ничего не будет. В этом плане мне очень помог Дягилев, великий человек, который всегда жил сегодняшним днем, как и Стравинский, кстати. У Стравинского в его автобиографии, которую я сегодня цитировал со сцены, последние фразы: «Я живу сегодняшним днем, моя миссия – прожить сейчас, вот этот настоящий момент, как можно ярче, и не думать о завтра. Вот Дягилев создавал великие шедевры, которые никто не зафиксировал, которые навсегда умерли. И никто никогда нам уже не вернет почти всех балетов. Даже если вернут, это будет не то. Но тогда это была настоящая жизнь». Это было лучшее, что происходило в мире в десятые годы двадцатого века. Этот человек просто горел настоящим временем. Вот я так же устроен. И любому творческому человеку я бы посоветовал не думать о вечности, не надеяться на нее, не ждать, потому что все имеет смысл, только пока человек жив.